|
Уже затемно 4 июля мы приехали в город Коротояк на
берегу Дона. Мост через Дон был частично разрушен, и нам пришлось провести
тревожную ночь на окраине города. Утром капитан спросил меня и Митю, кто из нас
лучше ездит верхом на лошади. Лучше верхом ездил Митя. Капитан Шаповалов усадил
Митю в седло и попросил поехать вверх по течению и установить: нет ли
поблизости другой действующей переправы через Дон. Митя поскакал… И с ним я
встретился, только через несколько лет. После того, как Митя уехал, в небе появилась
«рама». Шаповалов предупредил, что через несколько минут здесь будут
бомбардировщики. И действительно, вскоре появилась их первая волна. Я насчитал
27 «юнкерсов». Надо было спасаться. И не успев отвязать свою вещевую сумку, все
мы бросились спасаться на крутом берегу русской реки. Бомбы рвались рядом.
Взрывались от попаданий бомб снаряды и осветительные ракеты на армейских машинах
(у переправы их были сотни), гибли люди, скот. Все кругом горело. Мы укрылись,
кто как смог, и вжались в землю. Фашистские бомбардировщики непрерывно налетали
волна за волной и бомбили.
В те июльские дни 1942 года переправа у Коротояка, как
и другие переправы через Дон, являла собой страшные картины народного горя.
Каждому из нас у переправы казалось, что стоит перебраться на левый берег
- и ты спасен, остаться на правом - означало гибель. Но смерть косила
людей и на берегу, и в самой реке.
Только к 13-14 часам дня бомбардировщики улетели –
взрывы затихли, наступила короткая пауза. В это время я успел добежать до нашей
подводы. Но на том месте, где была привязана лошадь, зияла огромная воронка от
бомбы. Все было уничтожено. Не увидел я и своих попутчиков. Я вернулся к
крутому спуску к реке. И вновь немецкие стервятники начали свою преступную
«работу». И безнаказанно. За весь этот трагический день на несколько минут над
переправой появились два-три наших истребителя. Зенитные батареи были подавлены
давно. «Юнкерсы» расположились в небе по окружности, и с высоты 200-300 метров
прицельно уничтожали скопление техники, людей, скота, уничтожали одну за другой
секции моста.
Мне в этот день повезло дважды. Во время последних
длительных бомбежек со мной рядом оказался майор. Он быстро саперной лопаткой
выкопал для себя небольшой окопчик и, передавая её мне, скомандовал: «Делай,
как я!» Я также быстро отрыл для себя неглубокий окопчик. Когда солнце зашло за
горизонт, самолеты 5-10 минут не появлялись, я решил попытать счастья:
перейти на другой берег Дона по полуразрушенному мосту. У моста меня поразило
мужество полковника или генерала, который все время бомбежки не прятался в
укрытие, а продолжал руководить саперами, которые подводили понтоны к
разрушенным секциям моста. Через несколько лет, уже после войны, в журнале
«Знамя» я прочитал повесть «Честь генерала», в которой описывалась трагедия на
донской переправе у города Коротояк. И может быть, тот полковник, который
руководил и организовывал переправу войск и беженцев, которого я видел 5 июля,
и был изображен в этой повести.
В нескольких метрах от переправы ко мене подбежала
Саша Шаповалова. Она сказала, что во время бомбежки потеряла своего брата и
Марию Алексеевну. Она попросила меня, чтобы я помог ей перейти на другой берег.
Я с радостью согласился. Мы были уже у самой переправы. Я оглянулся, город
горел, горели сотни машин, черный дым стлался над землей и водой. Вновь
появились «юнкерсы». Люди бросились от переправы в разные стороны. Мы успели
отбежать от моста на несколько метров и увидели узкий, как щель, окоп. Солдат,
укрывавшийся в окопе, не дал мне договорить просьбу, помог нам спрыгнуть в
окоп. И в это мгновение раздалось несколько оглушительных взрывов от рядом
упавших бомб. Стенки окопа задвигались, сверху посыпалась земля. Самолеты
отбомбились и улетели, наступили сумерки. Мы были спасены. По полуразрушенному
мосту мы с Сашей перешли на левый берег Дона и сразу же двинулись вместе с
солдатами и беженцами на восток. Мы шли придонскими степями, проходя в сутки по
50-60 километров под частыми обстрелами и бомбежками. Кошмар донской переправы продолжался:
в какой, бы город или железнодорожную станцию мы ни проходили, немецкие
бомбардировщики бомбили и обстреливали нас. Так было всюду: в городе Боброве,
на станции Таловая и других, ныне позабытых мной названиях населенных пунктов.
Видя, как на моих глазах погибают сотни людей, первые 2-3 дня страх смерти жил
в моей душе, но постепенно он был почти полностью преодолен. В душе росла,
крепла ненависть и ярость против немецких летчиков-убийц, охотников за людьми.
По-прежнему была вера в то, что поражение нашей армии временное, что на Дону
удастся остановить немецкое наступление, что ещё предстоят успешные сражения,
что победа будет за нами. Впрочем, эти и другие мысли часто заглушали голод и
усталость.
| |